Откровения Альберта Анатольевича

Вместо предисловия
Мои юные читатели!

Перед вами, собранные вместе, книги, которые я писал 50 лет. Приходило ли мне в голову, когда я был таким же, как вы, что это возможно? Конечно, нет. И никогда не мечтал я ни в детстве, ни позже, в юности, что стану писателем. Даже в университете - а это был Уральский государственный университет им. A.M. Горького в Свердловске, - хотя я поступил на отделение журналистики, никогда не думал о писательстве, о литературе, почитая это занятие уделом небожителей.

Правда, я всегда любил книги. Неточное слово любил. Я их обожал. Ещё совсем малому — лет 7 или 8 мне было - мама купила мне два фолианта: собрания сочинений Пушкина и Лермонтова в одном томе каждый. Эти знаменитые тома с золотым тиснением на обложке дореволюционного издателя Вольфа двигались по всей моей жизни. Они и сейчас со мной. Я время от времени беру их в руки, вдыхаю запах старинных, пожелтевших слегка страниц, и ко мне возвращается память детства простодушная и великая.

Великая хотя бы потому, что тома эти в военной Вятке мама моя, работавшая лаборантом в госпитале для раненых бойцов, купила, сильно урезав домашний бюджет, у эвакуированных ленинградцев, которые работали с ней в госпитале. Не знаю, сколько стоили эти два тома, наверняка недёшево, но не думаю, что хозяева их уступили только из-за денег. Мама сказала им, что хочет купить Пушкина и Лермонтова своему сыну, то есть мне. История Пушкинского тома мелькнёт в этом Собрании повесть «Детская библиотека» из романа «Русские мальчики», но я сейчас не об этом. А о том, что книги детства моего или вашего не могут быть преданы, брошены, проданы. Они - часть нашей жизни, судьбы каждого из нас, а рассказал я это не для вашего назидания, но чтобы самому себя понять: наверное, писательство может быть посеяно незримо, как невидимое, но благодатное семечко, книгами великих, побуждающих нас любить и ненавидеть, сострадать, восхищаться и - возвышаться.

Никто точно не может объяснить, почему на свет Божий являются сочинители. Да и не так уж это важно. Важно, мне кажется, чтобы книги, которые мы берём в руки, не оставляли человека равнодушным. Что я должен сказать вам в преддверии целой коллекции моих книг?

Да, пожалуй, ничего. Лучше это вы скажете мне, когда прочтёте. Мне же нужно только просто объяснить - точнее, обозначить, несколько главных моих целей. Повести «Чистые камушки», «Обман» и мальчишечий роман «Лабиринт» выходили в своё время под общим названием «Семейные обстоятельства», и этим, как мне кажется, всё сказано. Семья - это гнездо, где являются миру новые люди, и от того, кем устроено это гнездо, крепко зависит, какими станут эти люди. Мне кажется это краеугольным основанием жизни. Это первое. Второе - это память. Я родился до войны. Когда она закончилась, мне исполнилось 10 лет. Кому-то может показаться, что в эти годы дети не способны ни глубоко чувствовать, ни страдать, ни долго помнить радости и печали. Я полагаю это самым глубоким и опасным заблуждением взрослых.

У детства всегда широко открытые и очень памятливые глаза. Детство помнит подробности, которые торопливая взрослость выбрасывает из сознания, как ненужный хлам. Но ненужной памяти не бывает! Поэтому, наверное, трижды подступался я к теме военного тылового, но военных лет - детства, и здесь представлен вам, может быть, самый большой роман о военном детстве - «Русские мальчики». Он состоит из многих повестей, каждая из них самостоятельна, и печатались они порознь, но герой в них один. Растущий, во все глаза взирающий на жизнь, не всегда детскую, главный герой по имени Коля, один из русских мальчиков, незаметно для себя становящийся на крыло хороший и страдающий человек.

Впрочем, для меня эти слова «хороший» и «страдающий» братские слова. Как и человеческие качества, они идут рука об руку, и без них не может быть явлена душа людская. Вовсе не продолжением, но романом, стоящим рядом с «Русскими мальчиками», стал ещё один роман «Мужская школа». Оба они составляют дилогию о русском детстве эпохи исторических и, конечно, детских потрясений. Так что дилогия «Русские мальчики» и «Мужская школа» о детстве войны и послевоенных тягот. Но эти книги - не о прошлом. Они для вас, настоящих и для тех, кто сейчас еще несмышлён, и кого можно назвать будущим. Почему? Да потому что человеческие качества имеют вневременной смысл и характер. В повести «Кикимора» («Русские мальчики») я написал и подтверждаю это снова: «У каждого времени своя жестокость. А доброта - одна, на все времена». Жестокость и доброта — свойства, проходящие через любые времена. С ними и за них сражаться приходится по-разному, ведь время разное. Но остаётся одно слово и смысл — сражаться. На знамени человечества, мне кажется, должно быть начертано: «Во имя доброты!». Ещё одна моя «трилогия» состоит из повестей «Благие намерения», «Голгофа» и «Высшая мера».

Кто-то из взрослых может заметить - это не для детей. Но эти взрослые плохо знают детей. Многие годы я исповедую простую мысль - детство всё видит и всё чувствует, даже если не всё понимает. Вот, к примеру, сиротство, это что, взрослая жизнь? Конечно, это взрослая ответственность, но жизнь-то это как раз детская. И разве не страдает человек, которого взрослые снисходительно назовут неразумным, когда родители расходятся? Или когда их нет совсем? Или когда на тебя легла недетская тягота - нездоровье, тяжёлая болезнь, инвалидность, а вместе с ней некое изгойство, одиночество, выкинутостъ из жизни? Неужто это всё недетское? Лишь взрослому уму подвластное? Нет, это не так. Поэтому моя трилогия лишь написана с точки зрения взрослой совести, её ответственности за всё, что происходит с детством, обойдённым удачей. Но в центре этих трёх повестей — именно дети, те, кого защищают или предают взрослые.

Наконец, трилогия последних лет. Романы «Никто», «Сломанная кукла», «Слётки». Когда я их писал, ни о какой трилогии не думал — так уж получилось. Каждый из этих романов живёт самостоятельной жизнью, они, кажется, о совсем разном, но они и об одном. О громадном неразумении взрослого мира. О непростительном забвении мира детства. О том, как рушатся, увы, человеческие скрепы, соединяющие нас в народ, в нацию, в человечество...

Самые новые мои работы - совершенно для детей. Во всяком случае, я хочу чтобы их прочли именно вы. Повести «Мальчик, которому не больно» и «Девочка, которой всё равно» про испытания детского мира самым жестоким, что только есть, неизлечимой болезнью, гибелью близких, взрослым предательством и взрослым же насилием. Хочу заметить: это непривычные для литературы сочинения. А для детской литературы так и вообще - непринятые. Но почему надо следовать только принятому?

Да и вообще, задумывая их, я меньше всего думал о литературе. А больше всего о том, как попытаться именно словом защитить малую душу, переносящую недетские испытания. Как попробовать выработать иммунитет к болезням вовсе не детским, а взрослым, при которых страдают именно дети - ничем не защищённые и никем к такому не подготовленные? Я хотел, чтобы две эти совсем небольшие повести детей, подвергшихся испытанию, спасли и охранили, а взрослых пробудили и заставили и отвечать, и сражаться за гибнущее детство. Несколько особняком в этом собрании стоят роман для детей младшего возраста «Мой генерал» и повесть «Солнечное затмение». Можно сказать, что в них больше света и надежды, хотя и они полны печали. Уж так устроена жизнь — она дарит надежды, она наделяет нас крылами для полёта по ней, над ней, в ней, но она же ударяет нас о жестокость, несправедливость, утраты...

Надо ли этого страшиться? Наверное, надо.Но ведь неизменно что-то придётся преодолевать. И преодолеть. И идти дальше. И ещё об одном.Во многих моих книгах звучит тема сиротства, покинутости, детского одиночества. Будучи молодым журналистом, много лет назад я прикоснулся к этой печали, и меня это глубоко ранило. Получилось так, что «Последние холода», «Благие намерения», «Невинные тайны», «Никто», «Свечушка» составили некую, если можно так выразиться, «биографию» русского сиротства в эпоху войны, когда оно неизбежно как часть всеобщих лишений, так и в мирные времена, что противоречит хоть малой доле здравого смысла.

Из этого моего узнанного, выстраданного, неприемлемого чувства неправедности происходящего родилась идея создания Детского фонда - организации взрослых защитников детства. Фонд возник в 1987 году и привлёк всеобщее внимание, прежде всего тогдашней власти. Я Детский фонд и возглавил, и вот уже много лет тащу, грубо говоря, этот воз помощи детям, в том числе сиротам. Объяснив это, хочу заметить, может быть, главное для меня как для человека и писателя. Детский фонд - сначала Советский, теперь Российский - вначале вышел из моих книг, как например, из «Благих намерений». А теперь, будучи погруженным - с утра до ночи, каждый день, и многие годы в детские беды, могу сказать: мои книги выходят из Детского фонда.